В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе
увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец
просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои материнские
инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем
вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами.
Была, правда,
у меня знакомая, Светочка, она мечтала стать крановщицей. Но это
исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально
потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.
Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими
профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись
непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиздецы. А начиналось
все с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой
идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым шустрым и
бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подзаебал все свое многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился
совершать тараны, как героический летчик Талалихин. В результате чего,
на моем лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как
папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он
очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полеты продолжались. За
неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталем,
телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними
растениями. Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался
во все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу ремнем
не перешибешь.
Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им не
удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом.
Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, есть ли сейчас
такие заведения. В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей
группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных летчиков, и
потому вскоре начался охуенный патриотический пиздец. Мы все
объединились в эскадрилью Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который
вообще то обычно играл больного ребенка при игре в дочки матери,
неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на
девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей
ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по
территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во все
встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных
учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным
группам. Не раскидали, потому как запретить, вот так вот запросто,
сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не
сказать опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у
воспитателей строго, какого хуя они препятствуют патриотическому
воспитанию у детишек. Поэтому полеты не отменили, но запретили совершать
тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.
Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться
на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был
в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде
даже, как крутился. Только это конечно, пиздеж – не мог он крутиться,
это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ебнулся
на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому
как башня эта была самой высокой и пиздатой башней на свете. Гораздо
пиздатей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их
друг на друга поставить. Эта башня – символ могущества советского
народа. И не хуй ей было крутиться, как шлюхе помоечной.
Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не
сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше
готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой,
откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль
зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой,
военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже
космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.
Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были
домашние макароны с мясом, то хуй бы они куда убежали), сам же я
растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот
не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь
высоты. Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в
садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие
идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые
должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя. Для меня же все
кончилось. Отлетался, блять, сокол.
Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? – спросила она меня, думая, что я опять протаранил
что-нибудь ценное.
- Мама, я никогда не смогу летать! – с трудом сдерживая слезы, прошептал
я.
- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.
- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от проклятых
фашистов! – тут уж слезы прямо таки хлынули мощным потоком из моих глаз,
перемешиваясь в районе носа с соплями. Мама моя, натура очень тонкая и
сильно переживающая неудачи ее детей, тоже заплакала. При виде плачущей
мамы, не разбираясь в чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо,
захныкала и сестра, которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной
несознанке, зато громче всех. Если мои слезы – это были слезы отчаяния,
мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат, мелкий
гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем требовательно так.
Вызывающе. В общем, пришел папа. Который реветь не стал, а
поинтересовался, что это за херня в доме творится, которая мешает ему
сосредоточиться в написании научного труда. Мама объяснила, что это не
херня, а ребенок, то есть я, остро чувствует и переживает свою
неполноценность. Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же
он не любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже
говорил.
- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так почетно, -
успокоил меня папа. – Подумаешь, сбрасывать с верху бомбочки! Да это
как на муравьев срать – легче легкого!
- Но папа, они герои! – утирая слезы, прокричал я, от волнения картавя
букву «р».
- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот моряки – это
герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. Хочешь, мама тебе
почитает перед сном книжку про моряков?
- Хочу! – я даже плакать перестал от такого резвого оборота событий. По
цепной реакции перестала плакать и сестра, а за ней и брат. Успокоилась
и мама.
Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по волнам»,
ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из шкафа книжку «морская
азбука» и стала нам читать про корабли, про море, про бесстрашных
моряков.
На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула, а пятый
поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся верхом на
конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов в спущенных
колготках носится по игровой комнате, изображая из себя эскадрильи
истребителей. Как только один из таких козявочных истребителей
приблизился ко мне, я ловко уебал ему шваброй по сопатке с воплем:
- Ты убит! Я тебя подстрелил!
- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. Остальные тоже
подлетели, уставившись потными хряками в мою сторону.
- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную физиономию,
которая должна была обозначать мое тотальное превосходство и полное
бесстрашие, - я теперь линейный корабль «Севастополь»! И у меня очень
мощные пушки и много зениток! Пиздец вам всем, короче.
Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось пересказать
содержание вчерашней книги. Естественно я припиздил в три короба, для
более красочной картины. Стоит ли говорить, что уже через полчаса, вся
игровая комната превратилась в море, с кораблями-стульями посредине.
Причем все они были линкорами. Пять носили гордое название
«Севастополь», еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы
Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же войсках
остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит доблестным линкором,
а потом и отпизжен морским десантом.
Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо заметить, что
закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до этого трагического
финала, мы успели потопить немало вражеских судов. Самая успешная
операция – это была ночная атака на фашистскую базу и подрыв военного
склада. В общем, мы опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас
всех злостно отпиздили родители и поставили в сухие доки. А потом
наступило лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла
очередная злостная неудача – я с удивлением обнаружил, что не умею
плавать. Мало того – я и в воду-то не особенно хочу залезать, боязно мне
туда заходить стало. Вдобавок к боязни высоты, у меня выявилась злостная
водобоязнь.
Тут уж я совсем раскис. Хуя себе – летать не могу, по морям ходить, тоже
не могу!
С отчаяния, я даже подумал, что никогда не вырасту. И что так и останусь
сопливым задротом. Так и проходил целую неделю. И только вернувшись
домой, меня снова осенила новая идея.
Я решил, что когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! А что?
Вполне героическая профессия. Буду гнаться за преступниками, и спасать
всяких мудаков, типа раненых оленей или крестьян заблудившихся в лесу.
Чем дольше я думал об этой идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы –
собака, это вам не летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и
кусаться. Ну, бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и
переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал поделиться
своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому моему сожалению,
восприняли это совершенно неадекватно. Папа даже рассердился на маму.
Они долго шипели друг на друга.
- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на море! Ты
посмотри на него – кретин, бля! Уже собакой стать захотел. А завтра кем
он захочет стать? Почтовым голубем?!
- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться за меня
мама, - у мальчика очень развитое воображение. Нельзя с ним так строго.
- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать надо? Ох,
ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек захотел стать, как и
его отец, географом, ученым. А он собакой хочет быть! – папа сокрушенно
вздыхал, глядя на меня. Я же, как ни в чем не бывало, сидел рядом,
пытаясь понять, о чем они разговаривают.
Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно ласковей:
- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?
- Танкистом?? – я не знал еще, что такое танки и танкисты, поэтому
слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое «танкистом»?
- Танкисты – это самые отважные люди в мире. Они ездят на больших очень
мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.
- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - спросил я на
всякий случай.
- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. Едешь
себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем в музей,
покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!
На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных сил, и я
вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился проебать сандалик
внутри КВ.
Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло меня
остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая молодую жизнь,
хуйня. Теперь я твердо знал, что стану танкистом!
Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская битва,
которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и моим отчислением.
Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но похвалили за настойчивость.
А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего
увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер,
выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических масштабов. Я
даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим профессиям я начал
резко остывать. Еще какое то время мечтал стать бородатым геологом,
потом суровым лесничим. Был период, когда я собирался стать инспектором
милиции, и даже ходил общаться со старым генералом, знакомым бабушки,
который мне рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые
десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось несколько раз
ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный рассказ.
Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои мечты. Скоро
я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и ни хуя потом не делать
всю жизнь. Кстати, это желание оказалось самым живучим, я до сих пор
мечтаю об этом.
В результате, как и многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки
люблю до сих пор. Чего и вам желаю.