Уважаемые ЯПовцы!Представляю вашему вниманию совместный труд двух ЯПовских Авторов - Orlumа и МариПяткиной. Это первая глава большого произведения. Авторам очень интересно ваше мнение, читайте, думайте, комментите.

Глава 1. Мама, заплати за меня

Город тяжело дышал зноем. Солнце нещадно палило, вытравливая синеву с подёрнутого дымкой неба. Степан посмотрел на сверкающие раскалённым металлом верхушки небоскрёбов, с солнечными батареями на крышах и под ними, где раньше строили пентхаузы. Когда-то было модно селиться на самом верху, поближе к небу со всеми его богами и, снисходительно наблюдать, как возятся внизу менее успешные собратья. Когда-то было модно жертвовать на «божьи дела», это придавало капиталу вес, а его владельцу тешило тщеславие. Потом боги умерли. Больше никто не стремится жить поближе к небу. . .
«А к чему теперь стремятся люди? – подумал Степан и потёр потную лопоухую голову с редким светлым волосом. – Как и раньше: брюхо набить, развлечься да род продолжить… Так что, по сути, изменилось?»
Высоко в небе, в белёсой жаркой дымке, деловито и бесшумно-ловко мелькали аэркары, общественные аэробусы и грузовые транспортёры. Под ногами у прохожих то и дело сновали рекламные боты, норовили сунуть рекламку и протараторить текст, от ботов отмахивались, как от назойливых мух. Старая проезжая часть была почти пуста за исключением редких допотопных авто с любителями олдскула, предпочитающими пылить по старинке. Воздушные пути быстрее, дешевле и экологичнее, чище для планеты, да, теперь экология корпорациям интересна! Степан скептично хмыкнул. Слишком много ресурсов потеряно, слишком много времени потрачено впустую. Все эти удобства в недалёком будущем кому будут нужны? Окинув скучающим взглядом все эти бесчисленные, стоячие и функционирующие вокруг него продукты развитой цивилизации, Степан ухмыльнулся левым углом рта. Кто будет созерцать всё это, когда умрёт последний человек на земле? Тараканы, крысы да вездесущие голуби…
Пригнувшись, он прошёл под брызжущей водной пылью аркой оросителя, вытер разгорячённое лицо и оказался в благословенной тени кленовой аллеи. Дышалось в ней гораздо легче. Семён с облегчением расстегнул ещё одну пуговицу тенниски и повернул за угол.
А сразу за поворотом наткнулся на них.
Они были такими тихими, играли так бесшумно, что Степан и не слышал, пока вплотную не приблизился. Или это шелест клёнов заглушил тонкие голоса? От неожиданности Степан даже вздрогнул.
Две белобрысые малявки крутили старую добрую скакалку из красной резины, будто утверждая, что есть ещё неизменные вечные вещи под луной, а третья, чернявая, с синими бантами, прыгала, припевая считалочку:
Раз, два, три, четыре, пять,
Приходил Бабай забрать.
Если он придет опять -
Снова спрячусь под кровать…
Пусть приходит ещё раз,
И сольётся в унитаз!
На секунду Степану стало не по себе, будто это не он варился в бизнесе девятнадцать лет, придя в него совсем молокососом, сразу после эпидемии, не ел икру, не пил вискарик с заработков и не видел каждый день тошнотворных крошек. Но он тут же взял себя в руки, вдохнул поглубже и пошёл своей дорогой, стараясь держаться кленовой тени, тем более, что из окна их офиса на первом этаже уже махал рукой Фредди:
- Эй, Бабай! Давай, шевели поршнями, дел немеряно, как говорят!

Все зелёные формуляры были заполнены без сучка, без задоринки.
- Финиш! Можно перекурить! - Фредди заложил руки за голову и с блаженным видом откинулся на спинку мягкого кожаного кресла. - Все органы на месте, ни царапинки, ни шрамика, как говорят! Люблю такие заказы.
Он победно щёлкнул зажигалкой. Сам Степан не курил и с трудом выносил табачный дым, но привычку Фредди терпел. Как-никак, первый продажник, никто лучше и быстрее не мог втюхать изделие заказчику и набрать этих олухов полные карманы.
В паспорте Фредди писался Фёдором, но это имя ему не нравилось, зато нравился убивец-потрошитель из старой франшизы. Степан однажды побывал у коллеги дома: по требованию шефа завозил срочные документы, и с изумлением услышал, что престарелая мамаша тоже называет его Фредди. Стёпе подумалось, что тот, пройдоха от кудрявой макушки до грибка на пальцах, даже семейству сумел втюхать своё новое имя. Имелась в нём хватка, а это издавна ценится в деловом человеке не меньше, чем в стаффордширском терьере, как говорил шеф. Никто с ним не спорил, потому что шеф и сам был тем ещё хватом. Степан тоже был не промах, но по сравнению с Фредди этой самой хваткости в нём было как в пекинесе.
- Видел мою новую эрку? – спросил Фредди. – Вчера только взял.
- Видел, крутая.
Эрками сокращённо называли аэркары, ими хвастались друг перед другом, как когда-то, в старину, телефонами…
- А у тебя что, мой благородный рыцарь, воин света и бобра, как говорят?
- Я вечером сделаю последний заказ, – нехотя произнёс Стёпа, умолчав о том, что последний заказ в этот день был и первым тоже. - Не хочу по жаре пыхтеть на Северный.  
- Северный? – Фредди вскинул брови. - Дай угадаю. Изделие с кучей наворотов и, небось, без права досрочного погашения?
Он ловко вырвал формуляр у Степана из рук.
- Так и есть. Жабры! Ты, Бабай, скажи, зачем человеку жабры, если он не живет на побережье в опасной зоне?! Чтобы выгулять их в лучшем случае две недели в год, как говорят? Что ни говори, есть деньги на такие конские платежи, найдутся и на курорт… 
- Ты же знаешь, как мы им впариваем. Берите чем побольше, платите чем поменьше. В этом весь смысл. . .  - Степан поморщился и протянул руку за документом.
«Изомнёт снова, ну чего он там не видел, клоун?» - с досадой подумал он.
Но Фредди продолжал крутиться в кресле и тряс формуляром.
- Смотри дальше, как говорят! – изрёк он. - Стандартный пакет «Без болезней плюс» - это я еще понимаю. А вот тут умора! Цвет глаз, размеры груди! Готов поспорить, что заказчица-мамашка плоская, как мои шутки!
И он заухал, как довольный филин, сожравший зайца.
- Смешно, - Стёпан ухмыльнулся. Фредди вечно норовил сделать комедию на ровном месте, то ли спасался от стресса, то ли просто развлекался.
Вскоре обоим надоело, и они разыграли привычную пантомиму: Фредди уклонялся, Степан пытался выхватить формуляр, наконец, забрал его и собрался на выход, но тут дорогу ему преградил шеф. Стёпе некстати подумалось, что бегемоты только кажутся грузными и неповоротливыми, но, когда атакуют – стремительны и смертоносны, и что каждый год, в Африке, остатки бегемотского племени по-прежнему ухитряются убивать остатки туземных племён и вымирающих туристов. Раскалённый от жары и негодования огромный шеф, с большими потными пятнами на голубой тенниске, выскочил угрожающе быстро, как разъярённый бегемот.
- Фёдор! – рявкнул он.
Фредди как-то сразу подобрался, раз он стал Фёдором, дело пахло керосином.
- Сволочь! Какого чёрта ты творишь?! Нахрена был этот балаган в школе? Забирать изделие прямо посреди уроков!
- Ничего, зато другие будут вовремя платить. – Тон у Фредди был самым спокойным и уверенным. Таким голосом он убеждал клиентов взять кредит, иногда срабатывало и на шефе. - Шеф, всё сделано, изделие спит и видит сны о прошлой жизни, какая разница, как я этого добился? Зато быстро, как говорят.
- Я тебе скажу, какая разница! – рявкнул шеф.  - У них было ещё полдня!
- А что бы изменилось? – деланно удивился Фредди. - За полдня денег не прибавится, как говорят.
- Я тебе скажу, что! – Шеф неделикатно схватил Фредди за руку чуть повыше локтя и поволок к стеклянной двери-вертушке. – Вот этой дряни бы не было, вот что!
Словно в подтверждение его слов из вестибюля раздался дикий вой, прямо-таки нечеловеческий, словно под луной бесилась дикая волчица. Степан вытянул шею и тоже заглянул в стеклянные двери. Там, в вестибюле, происходило настоящее сражение: какая-то пара, мужчина и женщина, пытаясь пробиться в офис, боролись против роботизированной охраны. Растрёпанная яростная женщина ни на секунду не прекращала истерического воя. Кисти её рук были окровавлены, словно до чьего-то горла она уже добралась, разорвала его и теперь силилась дотянуться до шефа, но на самом деле она всего лишь сорвала ногти о металлические руки-манипуляторы.
Мужчине удалось ловким хуком сбить охранника с платформы, но двое других тут же скрутили ему руки и, мелко вибрируя, поволокли в сторону.
- Сволочи! – хрипло орал мужчина, упираясь ногами в стены, мебель, кадку с пластиковым пылесборником-фикусом, и пытался лягнуть платформу. – Подонки! Вы за это заплатите!
- Успокойтесь, человек, - монотонно гудел охранник. – Вы нарушаете общественное спокойствие, пройдёмте к выходу. Успокойтесь, человек. Вы нарушаете…
- Будьте прокляты!!! Будьте вы все прокляты, уро… – из последних сил завопил мужик. Потом двери вестибюля разъехались, пропуская процессию, съехались со смачным чмоком, и крики оборвались.
- Психопаты, шеф, - пожал плечами Фредди. – Обычное дело. Сами захотели, сами подписались и сами просрали платежи, а виноваты мы, как говорят!
Степан не помнил эту пару. Наверное, когда они встречались, это были совсем другие люди: спокойные, улыбающиеся, ухоженные, в хорошей брендовой одежде. За окном их ожидал отличный аэркар. Слишком много Степан видел таких обывателей, одинаковых в своих счастьях и несчастьях, чтобы запоминать их лица. Они подписывали формуляры и получали желаемое. А затем превращались в психопатов. Не все, но слишком многие. Степан подошёл к своему столу, открыл ящик, достал бутылку виски и пузатый стакан. Одним из немногих плюсов, не считая высоких комиссионных, было то, что пить в отделе по изъятию разрешалось в любое время. Единственное требование – знать меру. Степан, как обычно, налил на три пальца.
- Вы же знаете, шеф, тридцать процентов срывается, - продолжал вещать Фредди убедительным голосом. – Природа, как говорят. При чём тут я?
- Да за полдня, чёрт побери, можно…
Что-то быстрое опасно мелькнуло сбоку. Степан нервно дёрнулся и отпрянул в сторону как раз вовремя: влетевший в открытое окно огромный булыжник рухнул прямёхонько на его стол. Квадратная бутылка разлетелась вдребезги, стакан с виски перевернулся от удара и, наверняка, залил бы документы, не имей Степан «чистоплюйской» привычки держать на столе только самое нужное, а всё остальное немедленно убирать. Булыжник немного проехал по столу и замер. На гладкой чёрной поверхности, на баснословно дорогой по нынешним временам, натуральной, чёрт побери, лакированной древесине, остались корявые белые шрамы.
- Сколько раз просил: закрывайте окна, – презрительно бросил шеф, глядя на испорченную столешницу. – Для чего бронированные стёкла стоят, по-вашему?
Он уже выкричался, потайной мешочек с запасом злости опустел, и железам внутренней секреции требовалось как минимум несколько дней на его пополнение.
- Так жарко же, - виновато заметил Степан. Стол было очень жалко. Он осторожно подошёл к окну и, прячась за жалюзи, выглянул наружу. Он ожидал увидеть выдворенных охраной нарушителей: растрёпанного мужчину, потрясающего кулаками, или его истеричную жену с сорванными ногтями, но их нигде не было видно. Неторопливо брели по своим делам измученные жарой редкие пешеходы, в конце кленовой аллеи по-прежнему играли дети, они забросили скакалку и что-то малевали на дорожном покрытии разноцветными мелками. Покрытие медленно самоочищалось и слизывало рисунки, а дети малевали снова и снова, упрямые и тихие.
А метрах в десяти стояла престранная странность, которой даже близко не было, когда Степан заходил в здание: одиночный пикет. Самый настоящий бородатый поп, как в кино. В истрёпанной, видавшей виды рясе, поверх которой висел большой крест.
От удивления брови Степана сами по себе поползли вверх.
- Кондиционер включайте, жарко им! – сказал шеф.
- Кондишка вредна, как говорят, - заметил Фредди. – Там скапливаются микробы.
- Микробы вредны, да? – С особым ударением на слове «микробы» шеф поднял булыжник и многозначительно им покачал.
В отделе разработок тоже заметили одинокого пикетчика, потому что сверху раздался хохот, и какой-то остряк крикнул бессмертное:
- Отец, почём нынче опиум для народа?!
Поп не отвечал, из-под густых бровей молча супился в окно, на Стёпу. Кажется, это он булыжником и запустил. В руках поп держал самодельный плакат с огромными кривыми буквами: «ЧЕЛОВЕК – ЭТО ОБРАЗ И ПОДОБИЕ БОЖЬЕ! ПОКАЙТЕСЬ, ИУДЫ!»
Степан закрыл окно и включил кондиционер. Боги умерли в тот день, когда человечество стало бесплодным. Даже их подобия не осталось. . .

***
Автомат-уборщик ползал по полу, слизывал лужицы виски, закусывая осколками стекла.
- Ща налижется, будет песни петь и матом крыть, - хохотнул Фредди.
Степан зачем-то заглянул в ящик стола, хотя знал, что второй бутылки там нет. «Совершенно невозможно не пить с такой работой», - угрюмо подумал он. Степан спустился в буфет и вскарабкался на специальный длинный стульчик перед баром, на которых принято сидеть одиноким людям, зашедшим перекинуться рюмашкой и словцом. Бармен Валерчик, изящный, маленький и подвижный, как танцор, приветливо кивнул ему и налил на три пальца виски. Степан задумчиво посмотрел в бокал.
- А знаешь, Валерчик, - сказал он. – Удвой-ка, наверное.
- Это дело, это правильно, - с готовностью откликнулся бармен. - Вот в Шотландии виски пьют вообще везде и всегда, днём и ночью, в жару и в холод, мужчины и женщины, по любому поводу и в любой компании, ага. Национальная культура потребления-с…
Степан согласно кивнул, размышляя о своём. Он думал о том, что делать, если очень хочется собственный дом, но человек не может его себе позволить? Жить на улице, под мостом, или с родителями? Никто не хочет ждать полжизни. Все берут кредиты и живут. Все берут кредиты и летают на беспилотниках… Все берут кредиты на все. Хотите роскошный дворец из стекла и металла, нашпигованный самой современной автоматикой? Не проблема! Эрку Альфа Ромео с кожей носорога? Не проблема! Ребенка своей мечты? Да запросто!
- У них до сих пор практикуются настоящие ритуалы для каждого типа виски, так они его уважают, ага! – с воодушевлением продолжал бармен. – Например, односолодовый шотландцы пьют строго из толстого гранёного стакана, и прямо большим стаканом, прикинь. Правда, слегка разбавляют минералкой. Тебе гранёный стакан дать? А минералки? Шотландцы считают, вода «раскрывает вкус» виски.
Степан опрокинул в рот янтарную жидкость и слишком громко поставил бокал на стойку. Истеричная женщина с окровавленными руками по-прежнему стояла перед глазами, и поп с его плакатом, все эти издержки профессии…
- Нет. Повтори.
Валерчик с невозмутимым лицом снова налил и принялся толковать о купажированном виски, которое пьют и со льдом, и с колой, и с водой, и в коктейлях и чистое.
Новую порцию виски Степан цедил медленно, двумя пальцами поддерживая бокал. Мимо открытой двери бара пролетела стайка смеющихся весельчаков-разработчиков с новыми буклетами. Скоро эти позитивные ребята научат изделия играть ногами на рояле. И наверняка кто-нибудь закажет себе эту услугу, ведь заказывают бессмысленные жабры, а разгребать потом приходится ему да Фредди.
Степан старался работать без излишней жёсткости, должников подолгу уговаривал. Был навязчив, словно овод: звонил домой, на работу, на личные номера, просил, умолял, отправлял надоедливых ботов-уведомителей, пересчитывал графики платежей. А той части своей натуры, которая временами принималась ныть, будто больной зуб, что Степан занимается грязными делами, он напоминал, что на каждый десяток изъятых изделий приходится как минимум одно, им «спасённое». Если кредит был просрочен окончательно, без надежды переодолжить денег и выпутаться, Степан предупреждал родителей за несколько дней и всегда приходил поздно вечером, когда дети спали. Потому-то, с лёгкой руки Фредди прозвище «Бабай» к нему и прилипло. Пиар-отдел этот образ даже в рекламе использовал, тамошние парни сочинили мультик, в котором детишки перебрасывались мячиком под занятную считалочку:
Раз-два, баю-бай,
Ночью к вам придёт Бабай,
Три-четыре, не грусти,
По кредиту заплати!
Ну, Бабай – так Бабай, как скажете… Степан в один глоток допил спиртное и, наконец-то, расслабился. На стульчик рядом с ним вскарабкался разработчик, бросил на стойку буклет и потребовал соточку водки и бокал пива. Их знакомство было самым шапочным, но руку Степан ему пожал.
- Ну, что вы там придумали новенького? – спросил он.
- Ты даже не представляешь! - Разработчик ловко запрокинул водку и алчно вцепился в бокал. – Семья зоологов оформила долгосрочный кредит на двух детёнышей горной гориллы, и генный материал предоставили! Хотят возродить породу.
Степан чуть подумал.
- А свои дети у них есть? – спросил он. – Как они два кредита сразу выплачивать-то будут?
- В том и дело, что своих они не заказывали, так и сказали, что два кредита не потянут, - с улыбкой пояснил разработчик. – Понимаешь, фанаты своего дела…
- А, фрики, - Степан кивнул. – Такие могут и психануть.
Работая в корпорации, Степан никак не мог перестать удивляться разнообразию человеческой природы. Всех клиентов он делил на три категории: «добросовестных», «ретивых психов» и «простаков».
Добросовестные клиенты, которые при проблемах с оплатой приходили сами, его попросту пугали. Иногда их добросовестность граничила с безразличием, а безразличие – с жестокостью, особенно у мужчин. Пришёл, положил ребёнка на приёмную стойку, черканул в зелёной форме и пошёл, как ни в чём не бывало. Младенцев возвращали чаще всего, некоторые семьи ещё и сетовали, что первоначальный взнос нельзя забрать. «Родил», повозился, не понравилось – избавился. Да, крох возвращали с неприятной регулярностью, или сразу после «рождения» переставали платить, тогда приходилось бегать по городу за люльками. Впрочем, с малышами любой стажёр мог справиться: изделие принял, в бокс упаковал, к сети питания подключил, и стоит коробка-коробкой, не орёт, не пачкается, жрать и спать не просит, вуаля. Удобно, и не нужно прислушиваться, сонная тишина царит в детской, или тишина смерти.
Гораздо сложнее дело обстояло с просроченными детьми постарше. Этих редко отдавали добровольно, даже «добросовестные» родители зачастую превращались в «ретивых», и тогда уж конфискация происходила с такими надрывами, что хоть мелодрамы снимай. Должники пытались судиться с корпорацией, сбегали и прятали изделия, вешались, топились и стрелялись, врывались в офис и устраивали погромы. Согласно подсчётам отдела психологии, третья часть заказчиков обладала повышенной эмоциональной реакцией, или, попросту говоря, относились к категории «ретивых психов».
Степан уже давно ко всему привык. Чёртова профессиональная деформация. Иногда ему даже казалось, что чем приличнее с виду клиент, тем больше неприятностей он способен доставить. Временами его посещало неприятное чувство, что есть в его работе и дурное, и грязное, тогда ему хотелось выпить. Впрочем, от грязи можно было защититься контрактом и зелёными формулярами. В конце концов, все удовольствия этого несовершенного мира имеют свою цену, а ребёнок – тоже удовольствие. Удовольствие и деньги созависимы, как брак и развод, мозг и сознание, и тот, кто берёт кредит на ребёнка, покупает дорогое удовольствие продолжить собственный род, передать генофонд дальше. Пусть не так, как в прежние времена, не по старинке, но лоб, гарантированно, будет совсем как у папы, а глаза и улыбка – мамины.
А психи? Ну что же, куда без них. Бизнеса никогда не бывает без риска – корпорация не могла выпроваживать за дверь каждого психа, потому что потенциальными психами были все клиенты без исключения.
Источник проблем мог явиться в корпорацию на роскошном аэркаре, загорелый, как звезда эстрады и, весело скалясь прекрасными зубами, спросить у дежурного, как пройти в отдел заявок и изъятий, поскольку желает оформить заказ. Но как только псих оказывался в коридоре перед офисом, он вытаскивал из кармана стильного пиджака бутылку с бензином, обливался и чиркал зажигалкой, а корпоративные медики с трудом восстанавливали головешку. В результате оказывалось, что у головешки кого-то уже изъяли.
Или изящная дама, казавшаяся невинным небесным созданием, говорила на вахте, что хочет заключить контракт и выкупить собственную просрочку. То есть, признавалась честно и выглядела адекватной. Словно белый лебедь, проплывала она стеклянным холлом, с гордо вскинутым подбородком, стреляя быстрыми взглядами из-под длинных ресниц. Эта дама томно опускалась в кресло в офисе, просила чистый зелёный формуляр, а потом доставала из дамской сумочки невесть где раздобытый шестизарядный кольт и принималась палить почём зря, разбивала люстру и умудрялась ранить кого-нибудь из оперативников прежде, чем охрана её разоружала и выводила. Охрану постоянно переоборудовали, снабжали дополнительными сканерами и металл-детекторами, но эксцессы продолжались.
А «простаками» Степан называл обычных людей. Те обычно бывали глубоко подавлены тем, что приходится возвращать изделие, потому что кредит истощил их семейный бюджет, а до полной выплаты оставалось много лет. А на лицах порой была такая растерянность, что Степану так и хотелось сказать: «Ничего страшного, уважаемые, многие отдают своих детей с охотой, я уже двадцать лет работаю в этой сфере, уж мне-то вы поверить можете».
Вздохнув, он расплатился, закинул пиджак на плечо и пошёл к выходу. В дверях чуть не споткнулся о бесшумно ползавшего по полу уборщика, переступил и выбрался из бара.
На душе царил относительный покой. Он решил, что на Северный не полетит, а проведёт простенькое изъятие, для галочки, и домой. Закинется таблеточкой, и спать. Спать в такую жару – самое полезное, полезнее только увольняться к чёртовой бабушке, по сути, к чему Степану деньги? Всё равно ему не о ком заботиться, а самому ему много не надо…
- Бабай! – окликнул его Фредди из двери офиса. – Зайди, шеф объявление сделает.
Пока Степан сидел в баре, шеф пришёл в полное согласие с собой и офисным миром. Кажется, кто-то угостил его мохито, в прохладном кондиционированном воздухе свежо пахло лимоном и мятой. Теперь он сидел на его, Степановом, месте, и покачивал ногой, а мягкое кресло покорно пружинило под огромным телом.
- Садись, - приветливо бросил он.
Степан скромно уселся на клиентском стульчике. Голова у него легко кружилась, коллеги выглядели немного смазано и раздражение тоже вызывали лёгкое и смазанное.
- Ребятки, - Шеф хлопнул рукой по столу. Перед ним сразу же выскочила голубая голограмма с картой. – Завтра делаем облаву. Поисковики засекли малообъяснимую скученность вот в этом районе.
Шеф ткнул пальцем, увеличивая изображение.
- Съёмку вели два наших спутника, здесь будет порядком возрастных изделий, на которые, как известно, имеется спрос. Сразу заявки и распределим.
Степан почесал затылок. Из всех приятностей своей работы больше всего он ненавидел облавы на сбежавших должников с почти что взрослыми изделиями. В черте города такие семьи селились редко, опасаясь, что новые соседи сообщат «куда надо». Обыватели беглецов ненавидели и охотно о них доносили, аргументируя тем, что они-то свой кредит платят, им тоже нелегко, они тоже не хотят ребёнка потерять, а те чем лучше? За что их укрывать, какие у них привилегии?
Людям свойственно сбиваться в стаи, беглые семьи и одиночные изделия подросткового возраста собирались в общины и селились на окраинах, в заброшенных индустриальных районах. Когда такую общину находили, оперативники ставили по окружности силовой барьер в пару километров, запускали роту техноохраны, изымали и распределяли изделия, а корпорация сбывала их оптовым клиентам и подсчитывала прибыль…
- Фредди, - Шеф раздавал разнарядку. – Ты отберёшь изделия по контракту с министерством обороны, это, как всегда, самый крупный наш заказчик на просрочку.
- Отберём, хе! – хохотнул Фредди. – Лбы забрить и пусть родину защищают, как говорят! А за что мы налоги платим?
- Стёпа, тебе второй по величине заказ - «Релакс-компани».
По офису поползли смешки. «Релакс-компани» был сетью государственных борделей, большинство частников из бизнеса давным-давно выдавили. Теперь государство получало доход от всего. Даже наркоотрасль стала легальной, а затем была национализирована. Степана не оставляла мысль, что не за горами и тот день, когда государство наложит руку на Корпорацию…
- Тоже хорошее дело, - заливался Фредди, - Снимать напряжение гражданам не менее почётно, чем родину защищать, как говорят!
- А вам троим будут заказы помельче: фермерские хозяйства, красильный завод, лесничество. И, пожалуйста, сортируйте изделия сразу по известным вам параметрам, в приёмнике и так тесновато. Что с твоим лицом?
Кто-то из оперативников прыснул. Степан не сразу понял, что босс обращается к нему.
- Чего ты морщишься, будто под носом котик насрал? – продолжал тот. – Не надо мне корчить таких мин, будто ты ангел небесный, а тебя вдруг в дерьме извозили.
«А ты, жирный дурак, - думал Степан, молча глядя на шефа, - конечно же не знаешь, как обращаются с подростками-изделиями в Релакс-компани, как их подкалывают чем надо, чтобы те смотрелись повеселее, и как потом списывают…»
- Я скажу тебе в очередной раз, - со спокойной язвительностью сказал шеф и резко наклонился, будто клюнул носом, кресло под ним вздрогнуло, - да и остальным напомню, раз мы все тут собрались, как одна большая семья.
Коллеги сразу проглотили смешки, сердить шефа не хотел никто, это могло быть чревато последствиями. . .
- А что, если изделия никакие не изделия, а такие же люди, как все мы, с теми же чувствами, мыслями, правами и свободами? Тогда то, что мы делаем, попросту работорговля! Это ты думаешь, сынок?
Степан молча щурился в красное пятно шефова лица с волевым семитским носом и двойным подбородком.
- Стёпа, мы живём в мире, где все получают меньше, чем заслуживают, чем надеялись в детстве, - отрезал шеф. - Просто однажды ты просыпаешься и видишь, что воздушный шарик с твоими мечтами сдулся и жалкой тряпочкой валяется на полу, как у Пятачка в мультике, который я смотрел со своим собственным, в те времена ещё не кредитным дармоедом. А ты такой стоишь, по пояс в дерьмище, и пытаешься его разгрести, и тебе на это плевать, и всем на это плевать, потому что всем хочется кушать, и да, мы продаём роскошь. Продаём и перепродаём мальчиков и девочек, которые нихрена не люди, а выведенные в нашей лаборатории изделия и являются собственностью нашей компании, пока их чёртовы мамаши и папаши не расплатятся за взятую в кредит роскошь размножиться.
Шеф возбуждённо встал со Степиного кресла и принялся ходить по офису… «Видно, часто ты, жирдяй, об этом думаешь, раз так вскипятился», - подумал Степан.
- Я не люблю трепотни, сынки, я люблю, когда люди делают своё дело. И, конечно же, кто-нибудь, вроде того бездельника с булыжником, может сказать: как, ведь эти же бедолаги такие же, как мы, у них по две руки, две ноги, одной голове и члену или вагине, какой подлец, какой монстр способен торговать живыми людьми? Так вот, сынки, я этот монстр, я эта скотина, беспринципный деловар и просто сволочь. Но для вас, сынки, я – начальник, я – в этом здании главный и я отдаю тут приказы. А у всех вас подписаны контракты эти приказы выполнять. У безответственных болванов-родителей, изделия которых мы собираемся ловить, тоже были подписаны контракты, которые они похерили. И не я, а именно эти беглецы – настоящие сволочи. Беглые изделия так же милы и безопасны, как кошка в голубятне, потому что в основе мировой экономики лежит выполнение контракта. А теперь ещё и в основе биологии, мать её за ногу! Кредит кормит меня и вас, Корпорация кормит половину города и, славься, отечество, платит нехилые налоги в казну! Все враги Корпорации – ваши враги, более того – наши общие враги. Всё, что вредит Корпорации – вредит вам, вредит всем нам! Эти беглые изделия – вовсе не беспомощные малыши, доверчиво заглядывающие вам в глаза. Они – опасная болезнь, не хуже плазмы, они делают платёжно-бесплодным наше общество и смертельно опасны для нашего капитала. А мы все – не работорговцы и не жандармы, мы – костыль хромого человечества и не наша вина, что человечество охромело. И забудьте уже о сострадании ко всяким ущемлённым и бедненьким. От милосердия ваши бумажники не надуются, а от баблосика – да. Вопросы?
Вопросов не было.
- Приняли, шеф, как говорят, - изрёк за всех Фредди развесёлым своим голосом. – Мы – костыль, они – типа плазмы. Народ, гоу лупить по плазме костылём, в смысле, ловить новобранцев для армейки и борделей!
Что ж, пусть куражится, пусть дурачится, если ему так хочется, в конце концов, ведь Фредди непьющий.

Обычно облавы начинались перед рассветом, когда большинство совушек уже засыпает, а жаворонкам требуется пару часов до того, как открыть глаза. Перепуганные беглецы в таких условиях были настолько дезориентированы, что не знали куда бежать и хаотично метались. Впрочем, попытки бегства были бессмысленны – всё равно попадёшь либо в мягкие лапы техноботов, как говорили в отделе – технаков, либо наскочишь на живого опера.
Первые бледные лучи лишь тронули затянутый рваными облаками горизонт. Транспортер бесшумно скользил в сыром прохладном полумраке, над заброшенной трассой. Корни деревьев взломали асфальт, жара и холод разъели старое покрытие, и оно бугрилось, топорщилось, скалилось тысячами дыр. Кое-где вдоль трассы стояли заброшенные дома, с крышами, заросшими травой и молодой порослью деревьев, таращились на шоссе мёртвыми оконными провалами. Казалось, будто планета сбрасывает со своего лица наследие старой цивилизации, пережёвывает, переваривает и забывает. Степан подавил зевок. Внизу ничего не выдавало присутствия людей – беглецы умело прятались. Впрочем, их всё равно находили.
Фредди сидел напротив него и зевал во всю харю, вызывая цепную реакцию среди остальных. Всей группе пришлось встать в два часа ночи, чтоб добраться до офиса, пройти инструктаж и расписаться за получение шаромётов, специальных маленьких пушек с широким раструбом, плюющих липкими пластиковыми шариками. Прилипая к жертве, эти шарики начинали активно расширятся до тех пор, пока полностью её не поглощали, превращаясь в огромный мягкий шар, эдакую гигантскую зефиринку. В таком виде изделие уже никуда не могло убежать. Ни забрать, ни спрятать родители его не могли, разве что медленно катить этот шар, как жук-скарабей катит свой драгоценный навозный ком. Воздуха шар пропускал достаточно, чтоб изделие не задохнулось, а вот сопротивляться оно уже не могло, как и причинить себе вред. Сохранность кокон обеспечивал идеальную, даже если падал с большой высоты.
Впрочем, побывать в таком коконе – приятного мало. Однажды придурок Фредди выстрелил в Степана просто шутки ради. Тот бился в белой массе, будто муравей в капле мёда, все два положенных часа подряд, пока шар сам по себе не сдулся и не отлип. Фредди свой пинок по мягкой точке, разумеется, получил в тот же миг, как Степан из кокона выбрался, но липкая масса так набилась ему в рот, уши, нос, что он ещё долго потом, чертыхаясь, доставал остатки кокона чуть ли не из желудка. Зато обогатился сомнительно нужным знанием, как у него устроены, к примеру, ноздри.
Благодаря этому дивному изобретению техотдела облава уже давно походила на игру, будто дети дурачатся, стреляя из игрушечных пистолетов пушистыми поролоновыми шарами. Даже особо метким не нужно быть, достаточно хоть куда-нибудь попасть.
Фредди в очередной раз зевнул с подвыванием и, едва закончив, спросил:
- Ну что, Бабай, побьешь свой личный рекорд в два человека, как говорят?
Все заржали. После дурацкого шуточного выстрела Степан, на личном опыте знакомый с коконом, не горел желанием в кого-то стрелять, оправдываясь неловкостью. Основную работу за него делали технаки, специальные облавные боты с огромными мягкими насадками на манипуляторах. Они походили на плюшевых игрушечных медведей со сканером-поисковиком в груди. Эти милашки нежно обнимали изделие и держали мёртвой, самой настоящей медвежьей хваткой.

Вскоре они прибыли на место, цепь транспортёров с погашенными огнями безмолвно застыла над зоной охоты.
Это был целый комплекс из ветхих панельных домов. Они стояли компактно, будто выросли среди голого поля, временное жильё с ресурсом в тридцать лет, где коротали свои дни и ночи канувшие в лету семьи работников металлургического комбината, давным-давно разорившегося, разобранного и забытого. Предприятия уже не было, а дома остались, покосившиеся и обваленные, щеголяющие голой арматурой скелета. Пустые глазницы выбитых окон с тупым безразличием взирали на участников облавы. Впрочем, кое-где горел тусклый свет. Это был хороший знак – значит, место и в самом деле рыбное, ведь, как известно, многие дети боятся спать в темноте, им трудно объяснить, что свет не всегда защищает от опасности, а иногда опасен и сам по себе. . .
Дрожа от утренней свежести, оперативники выстроились в шеренгу. Степан порадовался, что захватил пиджак. Сзади переминались и вибрировали медведи-технаки. Последним из транспортёра выскочил шеф, очень бодрый, будто бы и не ложился спать, а вместо этого взял понюшку чего-нибудь весёлого.
Неподалёку между тёмными домами мелькнуло два силуэта: большой и маленький. Фредди с готовностью вскинул шаромёт, но шеф рукой показал «отбой» и помахал беглецам: пока-пока!
- До скорой встречи, поймаем в другой раз…
- Кто рано встаёт - тому бог подаёт, как говорят! – поддакнул Фредди, опуская пушку.
Шеф улыбнулся и обратился к оперативникам:
- Сами видите, сынки, крысы начинают бежать с корабля. Будем помогать им проснуться и побежать в нужную нам сторону. Сейчас включаем поле, оставляем оцепление из ботов. На каждого десяток технаков. Распределимся по периметру. Двое в транспортёр и на другую сторону. Гоним оттуда изделия на оцепление максимально громко и борзо. Бабай, если ты увидишь изделие, бегущее прямо на тебя, постарайся, пожалуйста, выстрелить. Это же гребанный пластик, а не пуля, не бойся, никто не умрёт, нам это ни к чему, сынок. Кстати, помним, за мёртвых штраф. За повреждённых в процессе облавы – штраф. Я хочу видеть штабеля мирно спящих изделий и кучу белых шаров, как на новый год. Я хочу видеть поменьше ретивых психов, которые бьют чем попало и стреляют из кремниевых ружей. Не жалейте шаров – стреляйте и в родителей. Не забывайте, что просрочка – не криминал и мы не имеем права рукоприкладствовать. Однако, мы имеем право не дожидаться, пока они достанут свои пукалки и посносят нам головы, как Звонарю в прошлом году. Стреляйте на упреждение – это нам разрешено. Пусть болтаются в шарах, как говно в ополонке, пусть остынут, а когда оклемаются, нас уже и след простынет. Грузим, по ходу разбираясь, кто солдат, кто лесоруб, а кто ночная бабочка. Поле включить!
Мягко загудел генератор главного транспортёра, по окружности в два километра упало силовое поле. Тут же, где-то в колодце соседнего двора раздался пронзительный детский плач, будто нож прорезавший предрассветную тишину, и так же резко стих.

Технаки, согласно своей программе, растянулись цепью метрах в двадцати друг от друга. Никто не пройдёт, разве что, в одном месте ринется целая толпа, но такое редко бывало, беглецам всегда не хватало организации. И, даже, если пробьются – никуда не денутся, сквозь силовое поле уж точно никто не пройдёт, до самого конца облавы. Минут пять было тихо. А потом покатилось. Захлопали петарды, взвились в небо сигнальные огни, завыли сирены. С шумом и гиканьем загонщики пошли по дворам и спустя всего лишь минуту раздался первый хлопок шаромёта – охота началась.
Облава всегда проходила в два этапа. Сперва сгребали тех, у кого сдали нервы, и кто принимался спасаться бегством, зачастую выскакивая прямо на оперативников. После этого начиналась планомерная зачистка территории. Технаки сканировали пространство и находили затаившихся в укромных уголках, потом «выкуривали». Сканер умел отличать изделие от родителя. В продуктах Корпорации до самого конца проплаты оставался маленький чип.
Именно в здании был самый большой риск повредить изделие, или же самому получить кирпичом по голове. До того, как появились шаромёты, ни одной облавы без жертв не обходилось, а теперь они были на вооружении даже у жандармерии. Жандармы их хвалили больше, чем стандартные сонные капсулы.
Где-то истошно визжали женщины, орали дети, но хлопали шаромёты и визг обрывался. В Степановом секторе было на удивление тихо, но вскоре и ему попалась первая добыча. Метрах в сорока от него из крайнего подъезда выскочил подросток лет шестнадцати и помчался, как заяц. Бежал он очень быстро, зигзагами, чтобы в него не попали. Он явно был улучшенный, судя по ловкости и скорости бега, но технак всё равно бегал быстрее. Ближний к парню «медведь» бесшумно скользнул в полумраке и мягко обнял своими крепкими манипуляторами. Мальчишка бестолково забился, замолотил ногами, но тут же получил укол снотворного в шею и обмяк.
- Серийный номер двадцать пять дробь десять, - прогудел технак Степану.
Тот махнул рукой – пакуй.
Оценив вес и рост изделия, бот пошуршал к нужному транспортёру. Вскоре будущий солдат спал спокойным сном в ячейке, подключенный к питанию и жизнеобеспечению, а технак оказался на своём посту, его сканер закрутился в поисках новой добычи. Вся поимка заняла минуту-две от силы. . .
Степану подумалось, что он дезориентирован в предрассветной серости не меньше, чем беглецы. Он тщетно щурился, пытаясь уловить малейшее движение добычи. Сжимая шаромёт, Степан настороженно пошёл вперёд, и затаился поджидать на заброшенной детской площадке. Вскоре глаза привыкли к полумраку, и он заметил, что мимо крадутся тени. Присмотрелся, и разглядел женщину с девочкой лет десяти. Что ж, работа есть работа.
Палец лёг на спуск. «Надо постараться попасть точно в девочку, чтобы шар не поглотил её вместе с матерью, - подумал он. - Потом лишняя морока их выковыривать…»
Всё внимание женщины было приковано к технакам, она не замечала Степана, стоящего неподалёку. Тот спокойно прицелился и выстрелил девчонке в спину. Мать интуитивно отскочила в сторону, а когда бросилась помогать, было уже поздно: белая масса мгновенно облепила девочку и теперь расширялась, отталкивая мать. Женщина принялась колотить мягко пружинящий шар кулаками, она кричала и рвала его ногтями, но пластик не поддавался. Отчаявшись, женщина упала возле шара, охватила его руками и запричитала:
- Доченька моя, я с тобой, родная! Мама рядом!!!
Из шара раздавались едва уловимые стоны.
Чёрт побери, пусть бьётся, больше сил потеряет… В конце концов, у него и в самом деле подписан контракт. Степан так старательно убеждал себя, что даже почувствовал что-то вроде азарта и сам пошёл на звуки хлопков шаромёта. Практически сразу ему под ноги выскочил мальчишка лет четырёх. Только Степан прицелился, как встретился с ребёнком глазами. Там плескался такой безмерный океан ужаса ничего не понимающего, ни в чём не виноватого существа, что Степану на секунду тоже захотелось развернуться и бежать куда глаза глядят, пока не упадёшь замертво. Он так и не смог нажать на спуск, стоял, будто памятник плохому оперу, но вслед за ребёнком выскочил взлохмаченный Фредди и выстрелил почти в упор. Липкий снаряд сбил пацана с ног и прежде, чем тот успел крикнуть, разросся шаром. Фредди азартно заорал:
- Бабай, ты видал?! Как кеглю, бах!!! У меня уже семеро! Папашка этого мальца вон там валяется, - Фредди дёрнул пушкой вправо. Там, будто огромные грибы-дождевики, белели десятки шаров.
- Ещё где-то старшая сестра и мамашка, они бежали вчетвером. Давай осмотримся, глядишь, стреножишь кого…
Степан стоял, пытаясь отдышаться, а Фредди возбуждённо размахивал пушкой и орал:
- Они нырнули в тот подъезд! Я туда, а ты смотри за окнами! Если что – стреляй. Девка, кстати, хороша! Явно на «Релакс»!!!
С этими словами Федя скрылся в полумраке подъезда, оставив Бабая сторожить окна. Степан потерянно оглянулся. Рассвет мягко и безжалостно вступил в свои права. То тут, то там вырастали белые шары. Утреннее солнце безразлично поливало их ярким светом. Так же равнодушно светило оно на птичьи гнёзда, молодую поросль деревьев, разрушенное шоссе и на мёртвые дома…
- Мама, пожалуйста не надо!
Пронзительный крик заставил Степана вздрогнуть и вскинуть голову. Девушка лет пятнадцати изо всех сил цеплялась за раму в окне последнего этажа.
- Мамочка! Помогите, кто-нибудь!!!
На мгновенье в оконном проёме показалось лицо обезумевшей женщины, готовой скорее убить своего ребёнка, чем отдать Корпорации. Она толкнула девушку, и та беспомощно повисла на одной руке, продолжая истошно вопить.
- Фига стоишь, тормоз? - заорал Фредди, - Стреляй скорее, разобьётся!!!
Пока Степан целился, девушка сорвалась и с визгом полетела вниз. Степан выстрелил наугад. Липучка мгновенно поглотила добычу и раздулась достаточно, чтобы смягчить удар. Шар высоко подпрыгнул и весело поскакал в низину. Степан с облегчением вздохнул, но за спиной раздался глухой звук удара. Он обернулся и обречённо уставился на неподвижное тело на искорёженном асфальте. Это мать выпрыгнула из окна следом за дочерью. На неё липучку никто не потратил…

Вскоре технаки уже вовсю извлекали изделия из шаров и грузили в транспортёр. Некоторые ещё оставались в зданиях, там трудились оперативники, брызгали шары аэрозолем-растворителем и извлекали вялых, очумевших детей. Взрослых оставляли как есть.
Откуда-то из-под земли вырос шеф. Одной рукой вытирая пот со лба, он яростно жестикулировал второй, тыча в сторону горизонта:
- Эй! А кто за «жуками» побежит? Бегом, потом назад тащить!!!
Там, вдалеке, несколько родителей катили своих детей в шарах, не понимая, что уже ничего не поможет, что по-любому упрутся в силовой барьер. Просто делали, что могли. До последнего.
Азартный Фредди и двое других оперов побежали на перехват, за ними, как привязанные, метнулись медведи-технаки. Степан вздохнул и двинулся дальше по сектору, его техно-прикрытие цепочкой поплелось следом. Работа есть работа…
- Четыре изделия, три женского пола, одно – мужского в подвале следующего здания, – прогудел технак вскоре. – Серийные номера…
- Отставить номера, - скомандовал Степан. – Сканируй дальше.
Сканер технака повторно завертелся.
- Один объект, изделие женского пола, - добавил технак, тыча манипулятором в ближайший дом. – Серийный номер ноль восемь дробь пятьдесят три, в угловом помещении, второй этаж.
Степан повернулся. Некогда жилой, дом разваливался, изъеденные временем стены змеились трещинами, крыша правого крыла была обрушенной.
- Внимание! Небезопасное сооружение, - сообщил технак.
Трое других с готовностью вибрировали, ожидая команды Степана.
- Берите первые четыре изделия, пакуйте и сканируйте дальше по улице, - бросил им Степан и дослал капсулу с шаропластиком в патронник. – Я буду осторожен. И уж с одним-то изделием справлюсь.

Он пригнулся и шагнул в провал разбитого подвального окна с облупленными откосами. Под ногами хрустнули осколки, глубоко в доме раздался стон. С пистолетом в поднятой руке, Степан осторожно прошёл по заваленной мусором и штукатуркой комнате. Почти бесшумно он поднялся по лестнице, стараясь не касаться перил и стен, покрытых проказой плесени. Стон наверху повторился. «Чёрт, плохо, если изделие ранено в свалке, - подумал он. – Оштрафуют…»
Раздался новый стон, чуть громче прежних, и сменился глухим утробным «у-у-у», словно изделие пыталось подавить крик, вцепившись зубами в руку.
«Точно ранена или больна. Всё равно зашарю, работа есть работа, - думал Степан, неторопливо приближаясь к угловой квартире с выбитой дверью, в которой когда-то жили люди, а теперь пряталась беглянка, - а там пусть медотдел думает…»
Он ступил на порог и прислушался. Стонов больше не было, только половица жалобно скрипнула под чьим-то весом. Держа шаромёт на уровне груди, Степан заглянул в одну, затем вторую полутёмную комнату и включил карманный фонарь. Сперва он ничего не видел, а затем груда тряпья в углу шевельнулась, оттуда вновь прозвучал протяжный стон. Глаза у Степана широко распахнулись, шаромёт и фонарь чуть не выпали из рук. Он так и остался стоять как вкопанный, не в силах сдвинуться с места, только бессмысленно таращился, будто глаза потеряли связь с мозгом.
Это была совсем юная девушка, с практически детским лицом, сейчас красным и блестящим от пота, грязная, со страдальчески оскаленным ртом, в широкой рубахе до колен. Она сидела на грязном матрасе лицом к Степану, широко раздвинув ноги, а над ними нелепо и грозно возвышался огромный тугой живот. Вдруг телом пробежала судорога, она разжала зубы, рот превратился в чёрный круглый провал. Задышала тяжело и быстро, изогнулась всем телом, закинула голову и снова прозвучало утробное и хриплое:
- О-о-о-о-о!!!
Из-под рубахи, по голым ногам, побежали струйки крови.
Совершенно оторопевший Степан переминался с ноги на ногу. В голове почему-то всплыла злополучная считалка: «Раз, два, три, четыре, пять, приходил Бабай забрать…» Словно со стороны он увидел, как нелепо выглядит с шаромётом, фонарём и ошарашенным лицом, опомнился и с третьей попытки смог попасть в кобуру.
- Как это… - забормотал он, делая шаг к искусственно выведенному существу, беглому изделию, частной собственности Корпорации и первой за двадцать лет самой настоящей роженице. – Такого быть не…
Она снова напряглась, побелевшими пальцами судорожно вцепились в колени, потянула их на себя, живот напрягся, будто готовый лопнуть, а девчонка застонала сквозь сцепленные зубы. Степан срывающимся голосом выдал совсем уж глупое:
- Как ты это делаешь?!
Но удивление тут же сменилось беспокойством – что делать ему? Ни одной инструкции на этот счёт у Степана не было. Впрочем, это не его проблема, снаружи есть Фредди и шеф, нужно просто доложить и чем побыстрее. . . Степан отвернулся, направляясь к выходу и чуть не наткнулся на чужака.
- Остынь дружище…
Прямо перед ним стоял парень, моложе Степана лет на пять. На мгновенье у Степана мелькнула мысль, что это отец ребёнка, но всё то же шестое чувство шепнуло: нет, он ошибается. Может, потому, что парень не таращился как сам он на роженицу, а спокойно смотрел Степану в лицо. Он был высокий и плечистый, худое длинное лицо гладко выбрито. Весь затянутый в чёрное: водолазку, штаны военного образцы. Руки в перчатках. Чёрный человек, и взгляд тёмно-карих глаз был чёрным, цепким. В руке он держал новейшего образца пистолет, недвусмысленно глядящий Степану в грудь. Тот охнул и метнулся чёрному под ноги, пытаясь повалить, но незнакомец пнул его с размаху и, не торопясь, зачехлил пистолет. Хорошо, хоть не расстрелял в упор.
Степан поднялся и сжал кулаки, исподлобья глядя на незнакомца. Тот скупо ухмыльнулся, эта игра ему явно нравилась. Потом поманил пальцами, будто перебирая воздух. Степан бросился на него, тут же получил мощный удар в подбородок и снова упал. Роженица позади него опять закричала низко и натужно, у неё всё шло своим чередом, а вот для Степана драка, похоже, имела единственный финал… Он поднялся и присел на корточки. Сплюнул кровь и вязкую слюну.
- Откуда вы узнали про неё? Кто её заказал вашей корпорации? - чёрный задавал непонятные вопросы.
- Да пошёл ты в жопу, - ответил ничего не понимающий Степан.
В голове у него бешено плескались мысли, будто волны, выбрасывали на берег слова «узнали», «заказал»…
- Как скажешь, бро, - чёрный снова ухмыльнулся и достал нож, - а вообще давай заканчивать, без обид.
Он навис над Степаном. Позже тот долго удивлялся своей прыти. Время как будто замедлилось. Степан швырнул тело вправо. Там, почти что за спиной у чёрного, лежал кусок арматуры, вросший в кувалду бетона. Степан схватил арматуру и наотмашь ударил чёрного по ногам. Каким-то чудом попал и тот повалился. Он ещё падал, а бетонный молот уже описывал новый полукруг, чтобы завершить потасовку. Глухой удар, хруст, будто арбуз раскололся, и всё закончилось. Задыхаясь, Степан лягнул неподвижного незнакомца по руке, на всякий случай выбив нож. Выплюнул крошки штукатурки и сделал шаг к двери. Но вот роженица особенно, торжествующе-низко закричала. И умолкла. И тут же в грязной комнате полуразваленного дома раздался резкий и тонкий писк нового человеческого существа. Степан остановился, поражённый, и развернулся, отирая кровь с лица, а она всё лилась и лилась, на щеках уже схватилась жёсткой коркой.
Девушка умирала. Он это понял, как только, пошатываясь, приблизился к ней. Весь матрас под нею был пропитан кровью, а в глазах застыла смертная тень, словно она уже смотрела в загробный мир, по ту сторону Калинова моста, и видела мертвецов, пришедших её встретить. Степан уже видел такой взгляд – десять лет назад, у собственной матери, когда держал её за руку в больничной палате, где та умирала от лейкоза и старости, но запомнил на всю жизнь и ни с чем бы не спутал.
- Нет, нет, подожди, так нельзя! – забормотал он, нагибаясь. – Ты не можешь умереть, не имеешь пра…
Девушка слабо улыбнулась ему, губы шевельнулись, словно хотела что-то сказать, вздохнула, и голова поникла на грудь. А у неё между ног, на окровавленном подоле рубахи, покрякивая, хаотично дёргал ручками и ножками живой, крупный младенец, всё ещё связанный с мёртвой матерью пуповиной. Девочка.
На Степана напал ступор. Он оглянулся на чёрного – тот неподвижно лежал. Позже Степан не раз жалел, что не проверил пульс на шее и что не добил его, а в тот момент просто забрал навороченный пистолет и сунул в карман пиджака. Вновь повернулся к ребёнку, понимая, что нужно что-то делать. Может, близость смерти изменила Степана, но в тот момент он чувствовал себя борцом за жизнь. Морщась от боли в ушибленной спине, поднял нож, присел на корточки, и перерезал пуповину. Потом завязал её узлом и взял новорожденную в руки.
Первое, что он ощутил – ужас, беспомощность, невероятная уязвимость, словно в одно мгновенье Степан стал мифическим титаном, держащим на плечах Землю. Затем страх ушёл, ему на смену пришло ясное понимание, что «своим» отдавать ребёнка нельзя. И если он сделает это – не жить ребёнку на свете, опасному для Корпорации ребёнку, возможному носителю антигена, способного спасти человечество. Девочка могла не только причинить бизнесу вред, а уничтожить его – кто станет заказывать кредитных детей, если их снова станут попросту рожать? Если Корпорация узнает о девочке, та погибнет. Хмурясь, Степан вспоминал других детей, судьбу которых решил зелёный формуляр. Он не знал, что будет дальше. Единственное знал точно – этого ребёнка отдавать нельзя.
Девочка запищала. На секунду ему захотелось положить тряпку на крошечный нос и ищущий соска рот, придавить рукой, подержать минуту и решить все проблемы одним махом. Но было ещё кое-что, от чего он не мог отмахнуться. Он впервые почувствовал, что вместе с этим новым человеком, которого никогда ещё не было под луной и никогда не будет второго такого же, с человеком, который громко и эгоистично заявлял в его руках о своём праве на то, чтобы жить и, самолюбиво выдёргивая души из небытия, плодить себе подобных, вместе с ним у долбаного, сраного человечества, с его примитивными, как и в древние времена, проблемами и потребностями, появилась надежда.
- Надежда. Надя, - сказал Степан вслух и руки задрожали. – Что мне с тобой делать? Куда мне тебя девать…
Немного подумав, Степан расстегнул на груди рубашку и сунул ребёнка за пазуху. Девочка почувствовала тёплое голое тело и завозилась, тычась в Степана ртом – инстинктивно искала грудь. Осторожно придерживая младенца рукой, он вышел из здания. У порога остановился, кровь из раны на лбу по-прежнему заливала глаза, Степан вытерся рукавом, включил кнопку рации. «Только не кричи больше, только не кричи…»
- Фредди, приём… - сказал он.
- Бабай, приём! – тут же весело откликнулся Фредди. – Конец представления, как говорят, спектакль окончен. Твои технаки с изделиями тут, а ты где?
На фоне кто-то истерически завопил, наверное, родитель. Технаки монотонно бубнили неизменное «человек, сохраняйте спокойствие».
- Фредди, я навернулся, шеф на месте, приём?
- Шеф уже в офисе, накладные оформляет, как ты навернулся, болван? Приём.
- Стал на гнилую доску, лоб разбил, приём…
- Бабай, понял, подстрахую. Силовое поле уже отключаем, вали к медикам, приём.
Девочка отчаялась найти на волосатом животе Степан сосок с молоком и пронзительно пискнула. Сердце дёрнулось, Степан инстинктивно вдавил в себя детское лицо, заткнул крик.
- Бабай, что там за звуки, приём?
- На кошку наступил, приём.
Он замолчал. Ребёнок только что бился, и вдруг затих. «Удавил!» - с ужасом подумал Степан. Та часть его натуры, которая годами цинично изымала изделия и не хотела проблем, вздохнула с облегчением, но он чуть отпустил руку, и девочка тут же пошевелилась за пазухой, глубоко вдохнула и закряхтела: ах, ах, будто пыталась и не могла что-то сказать. У Степана даже позвоночник закололо от прежнего чувства уязвимости и дикой надежды.
- Я к медикам, и домой, - сказал он в рацию и услышал, что голос у него подрагивает. – Славно башкой приложился. Ты сдашь мою разнарядку, приём?
- Чего ж лишний раз в «Релакс-компани» не зайти, может, бонус какой выпишут, конечно сдам, как говорят! – хохотнул Фредди. – Лечи голову, отбой!
Будто грабитель, озираясь по сторонам, Степан перебежками помчался к тому из транспортёров, где стояли аэркары сотрудников. Ребёнок снова закричал, Степан пытался его укачать на бегу, примерно так, как видел в фильмах, но девочка всё плакала, пришлось снова вдавить её лицом в живот. Она замолчала, но по ногам Степана тут же потекла горячая моча. Бормоча проклятия, он перешёл на шаг. Пока ему везло, но долго так не могло продолжаться, поэтому Степан не удивился, когда увидел возле транспортёра Корпорации сторожа-технака. Хорошо, хоть остальные были заняты на погрузке в другом секторе.
Сторожей не оснащали сканерами и мягкими руками, зато у каждого во лбу была вмонтирована камера со звукозаписью, и голова бесконечно вращалась по сторонам, записывая и передавая информацию на сайт Корпорации. Если выстрелить в него из шаромёта, запись прекратится, но вопросы возникнут и, поскольку все оперативники сейчас сортируют изделия, все вопросы будут к тому, кто не участвовал в сортировке, потому что разбил голову. То есть, к нему. Благословляя чуйку, принудившую его надеть пиджак в такую жару, Степан застегнулся на все пуговицы, обеими руками вдавил младенца в живот, чуть согнул плечи и медленно пошёл к транспортёру опергруппы, в котором стояли аэркары сотрудников, надеясь, что со стороны всё выглядит так, будто он не только голову разбил, но и животом ударился.
Технак повернулся к нему, Степан кивнул в камеру и растянул в улыбке окровавленное лицо. «Молчи, только молчи», - думал он, и давил ладонями, локтями на младенца.
- Несчастный случай, - сказал он, плечом толкая дверь.
Где-то там, внутри чрева транспортёра, стояла его эрка. . . Степан отыскал её и пнул ногой.
- Привет, Степан! – сказала эрка голосом ласковой любовницы.
- Выезжай наружу и взлетай, - скомандовал Степан.
Время шло, ребёнок уже не шевелился. Технак подался за ним и продолжал снимать Степаново персональное бегство.
- Куда мы направляемся? – спросил аэркар всё так же ласково.
- Куда угодно, взлетай, мать твою! – рявкнул Степан.
Эрка вертикально, будто голубь, взмыла в небо и он, наконец-то, разжал руки. Ребёнок больше не шевелился, лежал под рубашкой неподвижной тряпочкой. Степан ощупал его, младенец был недвижим.
- Чёрт, сука! – заорал Степан и дважды ударил кулаком в панель управления.
- Куда мы направляемся? – спросила эрка снова.
На этот раз голос был притворно-сердитым – какой-то умник из разработчиков добавил в программу «типично женскую» реакцию на эмоциональное состояние хозяина.
- Лети, сука, к чёртовой матери! – бесновался Степан, - Просто лети!!!
Он рванул сперва пиджак, потом рубашку, во все стороны брызнули пуговицы. Рывком достал неподвижное тельце и принялся трясти его, потом двумя пальцами, толчками давить на грудную клетку – раз, два, три, четыре, десять! Снова трясти и снова давить…
- Дыши, черти бы тебя драли, дыши! – дико крикнул он и тряхнул ещё раз.
И младенец послушался. Нижняя губа нервно затряслась, как никогда не тряслась при плаче у кредитных, искусственно-выведенных улучшенных детей, с которыми привык иметь дело Бабай. Девочка всхлипнула и громко, раздражённо и яростно завопила, потрясая синюшными, судорожно сжатыми кулачками. Степан откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он с наслаждением слушал надрывный и резкий, раздражающий и противный детский плач, и вдруг понял, что по-настоящему счастлив.

Вскоре он, воровато озираясь, стучал кулаком в хлипкую дверь старого, доапокалиптичного домика. Степан сам не знал, почему пришёл именно сюда, всё как-то само собой случилось, просто не смог придумать, куда ещё можно прийти с новорожденной. Не к себе ведь домой её волочь, в холостяцкую берлогу?
Ему долго не открывали, но Степан не унимался, стучал снова и снова, как привык, как делал множество раз до этого по служебным обязанностям. Наконец, как обычно и бывало, за дверью раздались шаги, щёлкнул замок, и на Степана хмуро глянуло заросшее бородищей лицо давешнего попа, жившего в домике при последней, всё ещё худо-бедно действующей городской церкви.
Степан смотрел на него, а тот – на Степана, на его избитую мрачную рожу, изорванную, окровавленную рубашку, на младенца, наконец уснувшего с кулачком во рту, и глаза его становились всё больше и больше, а пауза всё тянулась и тянулась. Наконец, священник шагнул в сторону, и Степан ввалился в пропахшую сыростью прихожую.
- Держи, отец! - сказал он, протягивая ребёнка.
- Я не могу, у меня постриг, я без матушки, - забормотал священник, растерянно отступая.
- Да заткнись ты, отец! – рявкнул Степан. – Этот ребёнок очень важен! Первый рождённый за двадцать лет, его нужно сберечь!
Поп снов замер и Степан тут же сунул ему в руки младенца, а затем с облегчением привалился к поклеенной старинными обоями стене.
- Вот зелёный формуляр, - скороговоркой выпалил он, вынимая из внутреннего кармана измятый документ, чудом завалявшийся в эрке. – Вот ручка. Подпиши здесь и здесь. Быстрее!!! Я буду приходить каждую неделю, типа кредит выбивать, чтоб люди видели, что я хожу и лишнего не болтали. Платить за тебя буду сам, чтоб не подкопались. Не ссы, отец, деньги у меня есть, пока есть работа.
Время поджимало, нужно было торопиться к медикам корпорации, чтоб никто не спросил, где он шлялся с разбитой головой после бегства с облавы. Степан шагнул прочь от порога, посмотрел на хилую, полузаброшенную церквушку и снова обернулся. Окинул взглядом растерянного священника с младенцем.
- Её зовут Надежда, - добавил он. - Ну, бывай…
Аэркар взвился в воздух и растаял в жаркой дымке, среди сверкающих небоскрёбов и раскалённых солнечных батарей. Город задыхался в полуденном зное.
©Орлум&МариПяткина.

Подробнее читайте на yaplakal.com ...

382 +